Веркор - Люди или животные? [Естественные животные]

— И все-таки это ужасно скучно.

— Ну что же, попрошу Френсис мне объяснить. А что думают по этому поводу ваши улитки?

— Они ещё не добрались до таких вопросов.

— Почему же вам тогда не пригласить к себе Рэмпола или капитана Троппа?

— Право, — воскликнул сэр Артур, — вас осенила гениальная мысль!

Когда Рэмпол и Тропп, закончив свои выступления, удалились, старейшина воскликнул:

— Разве я был не прав? Они сказали то же, что и Уэсли!

— С чего вы взяли? — спросил джентльмен в манжетах.

— Именно молитва отличает человека от животного.

— Лично я ничего подобного не слышал!

— Имеющий уши… — начал было старейшина.

— Я слышал как раз обратное. Рэмпол сказал: «Ум человека способен за внешней формой предметов улавливать их сущность. А у животных ум не улавливает даже внешней формы, он не идёт дальше ощущений».

— Но Тропп опроверг это положение! — воскликнул старейшина. — Вспомните только макаку Верлена: она отличала треугольник от ромба, ромб от квадрата, кучку в десять бобов от кучки в одиннадцать!

— Возможно, мне удастся внести ясность, — мягко сказал сэр Артур.

Сэр Кеннет попросил судью примирить противоположные точки зрения.

— Сравнивая ум человека и ум животного, — начал сэр Артур, — профессор Рэмпол, в общем, говорил нам не столько о количественном различии, существующем между ними, сколько о качественном. Он утверждал даже, что так всегда происходит в природе: небольшое различие в количестве может вызвать неожиданные перемены, полное изменение качества. Например: можно в течение некоторого времени нагревать воду, но она по-прежнему будет оставаться в жидком состоянии. А потом в определённый момент одного градуса будет достаточно, чтобы из жидкого состояния она перешла в газообразное. Не то же ли самое произошло и с интеллектом наших пращуров? Небольшое, может быть, совершенно незначительное количественное изменение мозговых связей заставило его совершить один из тех скачков, которые определяют полное изменение качества. Так что…

— Пагубнейшая точка зрения, — прервал его джентльмен в манжетах.

— Простите?

— Я читал нечто подобное в… уже не помню где… Но, в конце концов, это же чистейший большевистский материализм. Один из трех законов их диалектики.

— Профессор Рэмпол, — внёс поправку сэр Кеннет, — племянник епископа из Кру. Жена его — дочь ректора Клейтона. Мать ректора — подруга моей матери, а сам сэр Питер — примерный христианин.

Джентльмен подтянул манжеты и с подчёркнутым интересом стал рассматривать потолок.

— Профессор Рэмпол, — продолжал сэр Артур, — указал, в чем именно заключалось это качественное изменение: разница между мышлением неандертальского человека и мышлением человекообразной обезьяны, вероятно, была количественно невелика. Но, надо полагать, в их отношениях с природой она была поистине огромной: животное продолжало бездумно подчиняться природе, человек же вдруг начал её вопрошать.

— Да это же… — воскликнули одновременно старейшина и джентльмен в манжетах, но сэр Артур не обратил на них внимания.

— А для того, чтобы спрашивать, необходимо наличие двоих: вопрошающего и того, к кому обращены вопросы. Представляя единое целое с природой, животное не может обращаться к ней с вопросами. Вот, на мой взгляд, то различие, которое мы пытаемся определить. Животное составляет единое целое с природой. Человек не составляет с ней единого целого. Для того чтобы мог произойти этот переход от пассивной бессознательности к вопрошающему сознанию, необходим был раскол, разрыв, необходимо было вырваться из природы. Не здесь ли как раз и проходит граница? До этого разрыва — животное, после него — человек? Животные, вырвавшиеся из природы, — вот кто мы.

Несколько минут прошло в молчании, которое нарушил полковник Стренг, прошептав:

— Все это не так уж и глупо. Теперь мы можем объяснить гомосексуализм.

— Мы можем теперь объяснить, — проговорил сэр Артур, — почему животные не нуждаются ни в мифах, ни в амулетах: им неведомо их собственное невежество. Но разве мог ум человека, вырвавшегося, выделившегося из природы, не погрузиться сразу же во мрак, не испытать ужаса? Он почувствовал себя одиноким, предоставленным самому себе, смертным, абсолютно невежественным — словом, единственным животным на земле, которое знает лишь то, что «ничего не знает», не знает даже, что оно такое. Как же ему было не выдумывать мифы о богах или духах, чтобы оградиться от своего невежества, идолов и амулетов, чтобы оградиться от своей беспомощности? И не доказывает ли как раз отсутствие у животных таких извращающих действительность измышлений, что им неведомы и страшные вопросы?

Присутствующие молча смотрели на оратора.

— Но тогда, если человек — разумный человек — и история человечества обязаны своим появлением этому отрыву, этой независимости, этой борьбе, этому отделению от природы, если, для того чтобы животное стало человеком, ему необходимо было сделать этот мучительный шаг, то как, по какому признаку, наконец, мы можем понять, что шаг этот сделан?

Ответа на его вопрос не последовало.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Когда Дуглас узнал, что предложение судьи было встречено враждебным молчанием и что лорд-хранитель печати снова вызывал судью в свой клуб, им овладело глухое беспокойство.

— Они провалят все дело, — сказал он Френсис, не скрывая волнения.

— Кто?

— Да эти политиканы, — ответил Дуг. — Знаю я их. Самый твёрдый кристалл они способны превратить в медузу.

В это самое время сэр Артур в обществе лорда-хранителя печати пил старое виски в маленьком кабинете Гаррик-клаба, обставленном креслами морёного дуба с сафьяновой обивкой.

— Вы их здорово взбудоражили, — сказал министр.

— Это я и сам понимаю. Но мне не совсем ясно, что именно их волнует.

— По их словам, вы проповедуете бунт.

— Каким образом?

— Им не слишком нравится сама мысль, что человек отличается от животного тем, что он противопоставляет себя природе. Как это вы говорите? Вырывается из природы?

— Но ведь мне никто не возражал.

— Возможно, и все-таки эта мысль им не по душе.

— Дело вовсе не в том, по душе она им или нет.

— Быть может, они не сумели сразу найти нужный ответ. Но мне кажется, они вправе были вам сказать: «В действительности мы вовсе не вырвались из природы. И не вырвемся из неё никогда. Мы всегда будем составной её частью. Каждая клетка нашего тела восстаёт против подобной мысли!»

— Ну и пусть себе восстаёт. Я никогда этого не отрицал.

— Знаю… Однако…

— Мы вырвались из природы точно так же, как тот или иной человек отделяется от толпы: от этого он не перестаёт быть человеком, но зато может теперь смотреть на толпу извне, избавиться от её воздействия и разобраться во всем беспристрастно.

— Конечно, конечно, хотя, видите ли, это звучит несколько двусмысленно… И потом… вас также могут упрекнуть… ведь вы рассматриваете природу как нечто чуждое нам, почти враждебное? Но что бы мы делали, что бы с нами без неё стало?

— Почему враждебное? Это слово имеет смысл только для человека, оно неприменимо к самой природе.

— Не спорю, но все это звучит также неубедительно. Пришлось бы давать слишком много объяснений… Парламентское большинство никогда не согласится с подобными идеями… Удивительно уж и то, что под тяжестью фактов наши славные парламентарии, которым внушает ужас даже само слово «определение», пошли на создание специальной комиссии. Так не осложняйте их и без того трудную задачу. Поймите, в чем дело, дорогой мой. Возможно, вы и правы, не знаю, решать такие вопросы мне не по силам. Но в глазах парламента вы допускаете ошибку, в этом можно не сомневаться.

Судья с подчёркнутым спокойствием отхлебнул большой глоток виски.

— Вот если бы мы, — продолжал министр, — сумели ему предложить… с соответствующими комментариями, конечно… определение… которое никого бы не шокировало и всех бы устраивало…

— Что вы имеете в виду?

Министр с минуту молча смотрел на судью и затем произнёс:

— Религиозный дух.

Судья онемел.

— Я виделся с председателем, — не давая ему опомниться, продолжал министр. — Вся комиссия согласна. Даже этот слегка фашиствующий молодой человек. Как там его зовут? Конечно, эти понятия надо взять в самом широком смысле слова. Религиозный дух подразумевает и способность абстрактно мыслить, и способность исследовать, и жажду истины и прочее. Это понятие включает не только веру, но и науку, искусство, историю и даже колдовство, магию — словом, все что угодно. В общем то же самое говорите и вы. Только в несколько ином изложении.